Газета "Культура"

— Снимая и рисуя Москву, вы соединяете ручную работу художника с фиксацией действительности при помощи фотокамеры, наделяя собственной энергетикой в общем-то мертвый кадр. Вы нажимаете кнопку в "решающее мгновение", по Картье-Брессону, и в то же время к механической реальности добавляете что-то свое. Как возник этот авторский метод - "фотографика"?

— У меня как раз не получалось, как у Картье-Брессона: увидеть и снять так, чтоб ничего потом не переделывать. Я вижу сюжет уже преобразованным, а когда снимаю - это лишь исходный рабочий момент, его надо доводить до того образа, который сложился в воображении, вдохновил, ради которого и происходит нажатие кнопки. Поэтому я использую кадр как промежуточный материал, а из него уже создаю образ. А хотела бы снять Москву, как на картинах моего любимого учителя Владимира Брайнина: начиная, я вспоминала его ранние работы. Искала именно такие скругленные линии улиц, загнутые, мягко спускающиеся тротуары. Их осталось очень мало, и фотоаппарат не позволяет мне снять прямой угол так, чтоб он был сглаженным, смягченным, я старалась, где могла, найти такие ракурсы, а где их нет - добавить что-то, рукотворить, чтобы было похоже на мою Москву. Важно, чтоб оставалось, как на старых фотографиях, дыхание жизни и глубина пространства…

— Вы нашли свой метод эмпирическим путем…

— Я долго его искала, а возможность начинать мне дала газета "Культура", еще "Советская", в самом начале 90-х, - тогда в ней работал фоторедактором покойный Алексей Годунов. Он печатал мои жанровые репортажи, и кисточкой пришлось поправлять снимки Египта, которых ждали в газете. Меня спасла попытка что-то вытащить из случайно испорченной пленки.

— Вы, похоже, верите в энергетику, особым образом воздействующую на произведение художника и в нем проступающую?

— Очень верю и постоянно убеждаюсь - что-то такое в самом деле происходит, даже потом, когда картинка сделана и ее смотрят. Так было, когда я делала серию "Портрет поэта", - я так переживала, так затрачивалась эмоционально! Меня удивила реакция зрителей. Правильно, наверное, чтобы художник в процессе работы затрачивал максимум душевной энергии, энергии переживания. И "вчувствовался" в материал. Нельзя отвлеченно, холодно, умозрительно что-то делать только руками, ни о чем не думая. Чем больше ты переживаешь эмоционально, чем больше у тебя контакта с человеком или уголком, который изображаешь, в том числе контакта метафизического, - тем выше потом отдача. Настоящий художник может работать только искренне.

— Как происходит ваш творческий процесс: берете ли вы фотоаппарат и бродите по Москве, спонтанно ее снимая? Или все иначе - у вас есть четкий план?

— Рассказать легко - у меня просто списки, длинная очередь тем, которые меня вдохновляют. Это единственный момент, когда можно говорить о вдохновении, - когда вдруг как удар молнии: я хочу это снимать - этот предмет, этого человека! Бывает, что это желание гаснет за нехваткой времени. Но есть ряд сюжетов, которые меня безумно увлекают, а я человек увлекающийся…

— Каковы же эти сюжеты?

— Не хочется говорить о том, что не сделано. Вот я только начала снимать растения, листья в основном. И уже полтора года у меня лежит куча отснятых пленок, я мечтаю этим заняться - и нету времени. А вообще, по-моему, художник должен быть страстным, одержимым. Может, это непрофессионально, но я почти не могу работать с сюжетом, если он по меньшей мере мне не нравится.

— Всегда ли вы носите с собой фотоаппарат?

— Нет, конечно, камера - серьезный груз. Но если куда-то еду, как недавно в Индию, беру два фотоаппарата: один для растений, черно-белый, механический - для себя, для творчества, а другой, с цветной пленкой, постоянно у меня на плече. Я знаю, что эти снимки я не буду даже печатать, а тем более выставлять, но смогу оставить в памяти и показать друзьям: мне жалко, если я не зафиксирую вот эти моменты красоты, цвета, экзотики. Снимаю там не архитектуру, а рынки, жизнь деревень.

В Москве меня больше привлекают городские элементы. Вот сейчас сняла на Тверском бульваре дом Шехтеля, построенный для Смирнова, и просто заболела стилем модерн. Мне близко именно это время. Совершенно другое ощущение, чем от пушкинской Москвы, довольно скучной для меня, потому что тут не выбираешь - тебе дают адреса, и иди снимай. Вся эта очаровательная архитектура довольно однообразна, хотя и овеяна присутствием великого человека. Я старалась привнести в эту протокольно-документальную съемку какую-то художественную составляющую: ветви деревьев, листву… И по возможности убрать из кадра рекламу, неизбежные "мерседесы", приглушить ультрасовременный, кукольный, зализанный вид зданий. Больно, в каком жутком состоянии иные особнячки, как тот же дом Веневитинова: окна выбиты, во дворе полстены снесено, бомжи…

— Прелесть Москвы, по Пушкину, в ее пестроте - постоянном соседстве старого и нового. Но теперь они, видно, уживаются плохо.

— Нет, больше не уживаются. Старые дома реставрируют и забивают стеклопакетами, отчего их вид - непонятный, мертвый, не московский. Я тяжело это переживаю.

Когда иду пешком по своим любимым уголкам, прежде почти заповедным, скажем, от Таганской площади к "Иллюзиону", видно, что прежнего города-то и нет - исчезли уютные дворы, там стоят не подходящие старым домикам огромные джипы, им там и места не хватает. Я уж не говорю про Замоскворечье: Пятницкая еще как-то сохранилась, хоть и заляпана безвкусной рекламой, скрывающей дома, а углубляешься в сторону - там все покрушили-перестроили. На Новослободской тоже снесли всю красоту - трехэтажные домики… И непонятно, из какой части света произрастают нынешние башенки в отличие от более органичных, живописных сталинских высоток.

Конечно, в Москве еще сохраняются кусочки старины, но образ города уходит, уже практически ушел. В отличие от Парижа, например, где новое - лишь редкие вкрапления, а суть города остается нетронутой. И все же я не поняла, как его снимать - он снят и переснят… Зато Москва для меня - тема на всю жизнь.

— Кто из фотографов или живописцев вам близок?

— Лев Мелихов замечательно снимает Москву - и фотографически- документально, и в то же время очень художественно, и со своим личностным отношением. Его Москва мне созвучна. Брайнин - главный сегодня певец Москвы… Но современная икона для меня, образец идеального соединения фотографа и художника - Себастио Сальгадо. Человек достиг совершенства в репортажной съемке, но при этом и совершенства формы. А из наших мастеров подобная икона - Борис Савельев. Равных ему нет. То, что он делает с цветом, - это шедевры, абсолютно живописные вещи. И черно-белые картинки - невозможно оторваться, хочется рассмотреть каждый миллиметр. Видишь, что человек понимает, что он делает, и это, увы, редкость.

— А как определить, на верном ли находишься пути? Ведь не секрет, что порой художник очень уж верит в правильность своего пути, и тогда он начинает штамповать…

— Если художник начинает верить, что гениален, - это самое страшное, тогда он останавливается в развитии навсегда. А станет или нет художник ремесленником - все зависит от степени божественной одаренности. Взять хотя бы Цветаеву: и статьи, и поэмы, и проза - все на одном уровне и с полной отдачей, и какой темперамент, какой сумасшедший дар! Ну и жизнь соответственно складывалась - все здесь сочетается.

— Но пример Цветаевой учит, что художник искренний и честный, не щадящий себя, ходит по краю пропасти. Как же выжить художнику - не ремесленнику?

— Наверное, сам для себя он должен решить, чего он хочет: комфортной, сытой жизни - и тогда начинается компромисс. Или он не должен ставить себе высших целей, а жить, как живется, делать, что может, и более или менее зарабатывать на жизнь, как все. Либо он должен отказаться от удобств, довольствоваться пустой кашей и стремиться к полной самореализации. А к расхожей фразе: половину жизни художник работает на имя, вторую половину имя работает на него, - я от себя добавляю: если он доживет. Но как дожить, каждый сам для себя решает. Если человек недостаточно талантливый приносит себя в жертву - это грустное зрелище. Но если художник по-настоящему талантлив и делает искренне какие-то прекрасные вещи - он будет востребован. А в случае компромисса не бывает, что ты только получаешь: что-то дается и тут же что-то забирается. Надо, чтобы художник сам с собой разобрался и понял, чего он стоит, что он может, к чему должен стремиться.

— Но как найти правильную самооценку? Как понять, чего по-настоящему ты стоишь?

— Главный критик для себя - это сам художник. И, видимо, он запрограммирован на страдание - в процессе созидания, как и на самоограничение. А момент вдохновения - это для дилетантов и профанов. Нет такого понятия - есть работа. Вдохновение приходит в процессе труда и творчества, и это должно быть постоянное состояние - иначе можно ждать и не дождаться.

2005 © Катя Голицына